Почему и Данте, и инструкция к айфону — это мировая литература

Каким образом сформировались списки главных книг в истории человечества, и какие современные книги становятся важными для читателей по всему миру — поговорили об этом с доктором филологических наук, научным сотрудником кафедры английской филологии в Свободном университете Берлина Питером Лёфельбайном.

— Вы ведете семинар о «мировой литературе» (world literature. — Прим. ред.) в Свободном университете Берлина. Расскажите, что входит в это понятие?

— Мировая литература может обозначать множество различных вещей. Главная, или по крайней мере, наиболее популярная трактовка понятия world literature — это та литература, которая преодолевает границы, культурные и языковые барьеры и которую обычно знают во всем мире. В некоторых научных статьях говорится, что даже руководство к айфону — это тоже в каком-то смысле world literature. Речь может идти и о системе, в которой различные литературы мира взаимосвязаны и взаимодействуют во времени и пространстве. Или это может быть просто маркетинговым ходом для продажи книг.

Наконец, мировой литературой также может быть список самых важных книг в истории человечества, что уже близко к идее мирового литературного канона. Под «Мировым литературным каноном» обычно преподносят самые важные для всего мира тексты, или тексты, определяющие какие-то культуры, или наиболее читаемые — соответственно, в каком-то смысле и самые влиятельные.   

Загвоздка здесь только в том (и это в целом всегда касается слова «канон»), кто решает, как измеряется важность того или иного текста. Традиционно это были ученые. Но теперь вы можете использовать списки бестселлеров. В любом случае это всегда чей-то список. Говорить о каноне нормально, пока мы помним, что он всегда создается с определенной точки зрения. Разговор становится проблематичным, как только вы пытаетесь создать фиксированный список по типу «100 самых важных книг всех времен» без добавления комментария «с моей точки зрения».

К тому же не стоит забывать, что канон — живая вещь: в определенное время конкретные книги считаются важными, но потом перестают быть такими, иногда они просто выходят из моды. В наши дни ученые не смотрят на каноны как таковые, ведь они не могут быть зафиксированы навсегда. Мы, скорее, фокусируемся на том, как каноны создаются и почему они меняются. Смотрим за пределы литературного текста и спрашиваем, какие институты вовлечены в образование канонов и как они аргументируют, почему одно произведение в них включено, а другое нет.

Например, если религиозный текст будет считаться важным в Европе в начале XVI века, то через несколько десятилетий приверженность религии уже не будет считаться столь ценным маркером. Мнения о том, что является литературой, а что нет, и какие маркеры для этого важны, постоянно меняются.

— Из-за чего еще могут меняться каноны?

— Как было сказано ранее, по одной из трактовок концепции «Мировой литературы», она действительно синонимична понятию мирового канона. Изначально термин «Weltliteratur» был предложен Гёте, и сам автор не имел в виду концепт канона. «Мировой литературой» он называл (в первую очередь европейские) тексты, которые выходили за рамки своего национального и культурного происхождения и которые служили распространению идей среди людей разных национальностей. Что важно — это могли быть произведения современных ему авторов, которым еще предстояло выполнить свою задачу. Таким образом, «мировая литература» была чем-то из будущего — и только начинала строиться. 

Примерно 100 лет назад произошел определенный разворот, и термины «мировая литература» и «канон» стали означать практически одно и то же — и, собственно, мы до сих пор часто так их и воспринимаем. Теперь это некоторые важные книги, наоборот, из прошлого — мы называем их классикой: Данте, Шекспир, Гёте, Вольтер, Достоевский. Так выглядит, по крайней мере, европейский канон.

Но и это восприятие, как мне кажется, постепенно смещается. Во-первых, в течение XX века люди все больше и больше включают в канон современные им тексты. Испытание временем уже не кажется таким важным — точнее, появляются другие критерии. Становится более важным, как в тексте отражены сложности современного общества. Например, произведения Джеймса Джойса или Вирджинии Вульф написаны гораздо позже, чем работы Шекспира. Но эти тексты отражают мир в какой-то мере более подходящими способами, чем старые тексты, ведь современное общество сильно изменилось. Возраст текста — тот временной период, за который произведение доказало свою значимость — теперь не так важен. Поэтому мировой канон теперь включает в себя больше современных произведений. 

Во-вторых, с середины XX века появилось желание в целом расширить канон. До этого каноническими, по крайней мере среди ученых, считались практически только работы «мертвых белых мужчин» (dead white male, так называют мужчин-писателей и философов, принадлежавших к привилегированным слоям общества в странах Европы и США. — Прим. ред.). Позже большее внимание стали уделять текстам из незападных стран, среди авторов появилось гендерное разнообразие, в списках стали появляться постколониальные писатели. Эти тексты тоже начали входить в круг изучения ученых. Думаю, это во многом связано с процессами деколонизации, когда начиная с 1960 года людям приходилось искать и переосмысливать свою собственную идентичность. Или, к примеру, экономический подъем азиатских стран вызвал интерес и к их литературе.

И в-третьих, литература все больше и больше появляется в онлайн-пространстве. Мы получаем гораздо более легкий доступ к литературе в качестве автора: каждый может опубликовать свой текст в интернете. Наверное, для будущего формирования канонов может оказаться важным и то, как мы сейчас делаем свой выбор, — я имею в виду алгоритмы, которые все это считывают. Поскольку всемирная паутина огромна, алгоритмы, основанные на нашем чтении, могут сделать книги популярными или, наоборот, невидимыми. Возможно, что в будущем не ученые, а программное обеспечение будет говорить вам, какие книги важные.

— А такие книги, как «Гарри Поттер» или «Нормальные люди», можно уже сейчас включить в канон мировой литературы?

— По моему мнению, свои заслуги есть у обоих этих текстов. Мое личное восприятие термина «мировая литература» касается в первую очередь взаимосвязанности: литература — это взаимосвязь, она создает контакт между вами и текстом, языком, культурой. Все произведения устанавливают этот контакт, но какие-то книги читают больше, чем другие, и они, соответственно, больше влияют на читателей. Их можно назвать частью мирового канона, почему бы и нет?

Очевидно, что «Гарри Поттер» остается одной из самых читаемых книг в мире в последнее время — и имеет право быть включенным в канон. Возможно, это связано с ркгуом тем, которые созвучны огромному количеству читателей. Ведь для всех людей в целом важно думать и говорить о противостоянии добра и зла, о борьбе против зла, о защите слабых, о защите отдельного человека от общества, о нашем отношении к смерти. Салли Руни в своих «Нормальных людях» запечатлевает опыт так называемых «миллениалов», книга полна критики социального устройства и обсуждает такие темы мирового масштаба, как, например, феминизм. Итак, почему же она не может быть частью чего-то мирового канона?  

За свой роман ирландская писательница получила премию Irish Book Awards и попала в лонг-лист Букеровской премии

Читать

— Что бы вы лично включили в список мировой литературы из русской литературы? 

— Я не специалист русистики, но это наверняка была бы классика: Достоевский и Толстой — они устанавливают тот самый контакт и по сей день. Но есть и некоторые современные примеры: Роман Сенчин, например, чей текст «Минус» был переведен на другие языки. Книга описывает постсоветскую эпоху, с которой многие до сих пор себя ассоциируют. А еще в ней идет речь о человеческом и нечеловеческом, что можно было бы разобрать в рамках экокритицизма (междисциплинарные исследования окружающей среды, в случае литературы речь идет о произведениях, где главная тема — природа. — Прим. ред.). Это действительно вопрос глобальной важности, так что этот текст может быть хорошим примером мировой литературы.

В сборник входят повести «Минус» и «Вперед и вверх на севших батарейках»

Читать

— Если подводить итоги, можно сказать, что главная цель мировой литературы сегодня — объединить людей вокруг тем, которые важны глобально, для любой культуры?

— По крайней мере, у литературы есть для этого потенциал. Но тут нужно быть осторожным, так как это довольно романтическая идея мировой литературы, к тому же восходящая к очень евроцентричному восприятию и менталитету: «Другие должны учиться у нас». Мы должны принять эту ошибку евроцентричности и использовать потенциал еще не изученной литературы для объединения мира. Звучит как очень космополитичная идея, но это осуществимо и не должно быть сделано империалистическим способом. В Индии, например, дети должны были выучить английский канон из-за колонизации, и он преподавался как своего рода высшая литература. Поэтому местные жители и не обращали внимания на традиционные индийские мифы и рассказы. Сейчас это уже не так, но прежняя проблема осталась.

Сейчас проблема уже более институциональная — скажем, студенты, готовящиеся к поступлению в университеты, до сих пор в основном читают именно европейскую литературу. И это, как правило, потому, что их преподаватели тоже ориентируются в основном на европейскую литературу, ведь трудно найти кого-то, кто одновременно занимается, например, англистикой, китаистикой и индианистикой. Во всем мире больше исследований о французской или английской литературе, а не о венгерской или грузинской — и это не потому, что в этих литературах чего-то не хватает. Вопрос заключается в том, как включить эти литературы в общий процесс.

Кроме того, западные университеты — это в первую очередь те, у которых есть больше ресурсов. Они решают, кого пригласить на лекции или на исследовательские проекты. Так что «власть» над литературным дискурсом в какой-то мере сосредоточена в больших университетах, — или в крупных издательствах, которые решают, какие тексты публиковать. Если они, например, решают издавать вьетнамскую литературу, то в конце концов они печатают те тексты, которые соответствуют именно их представлению о том, что такое вьетнамская литература, — а не реальной картинке. В реальности мы видим, что канонизация в целом пока, к сожалению, навязывает и закрепляет стереотипы. Ты попадаешь в эту ловушку, когда читаешь классику и думаешь: «Окей, ну вот и леса — пример русскости!»